Блоги /
«Война и мир» Льва Толстого и «Записки у изголовья» Сэй-Сенагон – что общего?
Эля Малинова
10 Июля
Литературы Востока и Запада взаимодействовали друг с другом, так же, как и западные страны взаимодействовали между собой. Первое художественное знакомство российского читателя с Японией началось с Гончарова, опубликовавшего в 1858 г. свой роман «Фрегат “Паллада”». В 1898-м в Санкт-Петербургском университете учреждается кафедра японского языка, и всего через несколько лет японоведение в этом вузе находится на высоком уровне. Под японское влияние попал и русский кинематограф. В фильме Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный» отчетливо прослеживается влияние японского театра кабуки.
В Японии знакомство с русской литературой началось с эпохи Эдо. Но под особо сильным влиянием русской литературы японские писатели и интеллигенция находились в конце XIX – начале XX в. Писатели Санэацу Мусякодзи, Наоя Сига, Такэо Арисима и их последователи под влиянием на них творчества Л. Н. Толстого организовали группу «Белая береза».
В Японии и России были общие проблемы, которые во многом обусловили интерес к русской литературе со стороны Японии и к японской литературе со стороны России. Теперь рассмотрим это влияние на приемах изображения светского общества в двух взятых нами произведениях разных авторов как представителей восточной и западной культуры разных времен – «Записки у изголовья» Сэй-Сенагон и «Война и мир» Льва Толстого.
«Сэй Сенагон» — это не имя писательницы, а её дворцовое прозвище. Сэй Сенагон происходила из древнего, но захудалого рода Киёвара (Киёхара - англ.), их фамилия писалась двумя иероглифами, и «Сэй» — японизированное китайское чтение первого из них. Сама биография Сэй Сенагон доступна только в ее дневнике, «Записки у изголовья» и совсем немного в произведениях современников – Мурасаки Сикибу упоминала Сэй в «Дневнике Мурасаки Сикибу», критикуя её за фривольную привычку «записывать каждую интересную вещь, которая попадается на глаза» и слишком заметное самодовольство своим знанием китайского, которое «далеко от совершенства».
«Записки у изголовья» писались не для публикации – Сэй Сенагон просто записывала все, что хотела, потому что императрица, которой она служила, подарила ей много дорогой и качественной бумаги. Распространение этим запискам дал гость Сэй, который забрал ее рукописи. Название произведению было дано тоже не самой Сэй, а архитектоника оригинального текста была утеряна, потому что Сэй Сенагон писала на разных страницах. Тем не менее, некоторые заметки было можно классифицировать.
«Записки» состоят из дан, что буквально переводится как «ступень». Непосредственный оригинал, к сожалению, до наших дней не дошёл, в сохранившихся же текстах число данов неодинаково и в среднем составляет около трехсот, разнится и порядок их расположения. О точном времени написания каждого говорить не приходится, ясно лишь то, что в книге они представлены не хронологически. Неизвестно и то, как «Макура-но со:си» были структурированы, имелись ли там разделы, либо же заметки разного рода шли одной чередой. Из однозначного имеется лишь начало, то есть, знаменитый дан «Весною — рассвет», и замыкающее книгу послесловие, из которого и можно узнать историю создания «Записок». Тем не менее, некоторые «ступени» возможно сгруппировать по теме, ассоциации, или поделить на три крупных блока. Это «рассказы о пережитом», то есть, истории из жизни двора, собственно поток мысли дзуйхицу, или «вслед за кистью» и «перечисления», название коих говорит само за себя.
Записи в произведении по риторике включают советы и мнения о беседах, проповедях и написании писем. Сенагон выступает за чистый язык и строгое использование формальностей в разделах "Советы по ведению беседы", но также предлагает виньетки, показывающие остроумные реплики и общительные взаимные уступки среди фрейлин императрицы и между леди и джентльменами. Часть данов была посвящена природе, лунному циклу или красоте пейзажей. Природа в «Записках» существует не сама по себе, а в эстетическом восприятии героев. Поведение человека, его эмоциональное переживание находится в тесной связи с природой в «Записках у изголовья».
Заложенный в «Записки» смысл гораздо важнее их логического членения. Это произведение, вопреки своей, на первый взгляд, бессвязности, даёт читателю возможность не просто прикоснуться к жизни императорского дворца тех лет, а погрузиться в неё, прочувствовав присущую ему эмоциональную атмосферу. Дневник Сэй Сенагон изобилует мелкими и точными штрихами. Часть из них представляют ценность не только эстетическую, но историческую, например, описания придворных торжеств и одеяний, в которые облачались аристократы, а также зарисовки их обычаев и нравов.
У Льва Толстого, напротив, наблюдается острое обличение всех возможных пороков светского общества Петербурга и Москвы, которые он наблюдал. Санкт-Петербург, являвшийся в то время столичным городом, и по сей день отличается своей строгой и холодной красотой. Он неприветлив, неприступен и прекрасен. Он находится в одном ряду с европейскими городами, так как сам по себе является «окном в Европу». Высшее общество Петербурга представляет собой особый, замкнутый и обособленный ото всех мир со своими законами и порядками. Нравы и обычаи членов этого общества ориентированы на европейские традиции.
Но первое бросающееся в глаза отличие таких людей – крайняя неестественность мыслей, слов, жестов. Представители этого круга слишком сильно привыкли к тому, что выход в общество – это игра, где надо держать лицо и нельзя проявлять искренние эмоции и чувства. Неслучайно князь Василий, имеющий к этой категории людей прямое отношение, неоднократно сравнивается с актером.
Основной и излюбленный вид интеллектуального времяпрепровождения петербургского общества – так называемые салоны. В них велись беседы обо всем и ни о чем одновременно: обсуждались знакомые, политики и императоры, новости войны и культуры. Естественно, что общение велось «на высшем уровне» и малознакомому человеку могло показаться, что вещи, обсуждаемые этими людьми, очень важны и серьезны, а сами беседующие – начитанны и умны. Однако это не так, ведь не случайно сам автор сравнивает один из таких салонов мадам Шерер с «говорильной машинкой». Есть в этих приемах нечто равнодушное, механическое, действующее без эмоций по заданной оператором программе.
Совсем иначе представлено общество московское. Несмотря на некоторую схожесть его с петербургским, московские дворяне вызывают большую читательскую симпатию. Первое упоминание московского высшего света – описание дома Ростовых. Утренний прием гостей, приуроченный к именинам, с одной стороны, напоминает посиделки у Шерер – те же сплетни, а также пустые разговоры и обсуждение важных дел. Масштабы разговоров меньшие, как и меньше количество притворного удивления и коварства, которые полностью уходят из помещения с приходом детей. Дети приносят с собой счастье, непосредственность, свет и чистоту, и вместе с ними начинают радоваться жизни и взрослые.
На приеме полностью проявляются основные качества московского высшего общества – радушие, семейность, хлебосольство. Общество Москвы напоминает одну большую семью с общими бедами и радостями. Здесь все обо всех знают и прощают друг другу мелкие прегрешения, хотя могут и прилюдно отругать. Так, естественная для Москвы выходка Наташи Ростовой в петербургском обществе будет абсолютно неприемлема. Московский свет ближе народу, помнит и чтит его традиции. Симпатии автора – на стороне москвичей, недаром ведь Ростовы живут именно в Москве. И хотя москвичам тоже свойственны недостатки (то же сплетничество), Толстой не заостряет на них внимание.
При изображении светского общества автор постоянно прибегает к приему «отстранения», позволяющему взглянуть на героев с новой, не рассмотренной ранее стороны. Так и французский язык в речи героев является таким же приемом «отстранения», позволяющим точнее передать мысли и эмоции общества, говорившего в основном на французском и немецком.
Таким образом, мы видим, что, несмотря на то что авторы описывают в своих произведениях разные светские общества (одна императорский двор, являясь частью этого двора, другой – дворянство XIX в., разделенного на два абсолютно противоположных лагеря) и используют при этом совершенно различные приемы и методы (ирония и противопоставление, срывание масок, показ как нечистоплотных членов общества, так и достойных, порядочных представителей своего круга), у них есть общее в отношении к светскому обществу и отчасти в принципах его изображения.
Они оба описывают реальное общество и реальные обычаи, порядки и некоторые традиции, заведенные в этом обществе. А различаются они тем, что по-разному относятся к данному обществу.
В Японии знакомство с русской литературой началось с эпохи Эдо. Но под особо сильным влиянием русской литературы японские писатели и интеллигенция находились в конце XIX – начале XX в. Писатели Санэацу Мусякодзи, Наоя Сига, Такэо Арисима и их последователи под влиянием на них творчества Л. Н. Толстого организовали группу «Белая береза».
В Японии и России были общие проблемы, которые во многом обусловили интерес к русской литературе со стороны Японии и к японской литературе со стороны России. Теперь рассмотрим это влияние на приемах изображения светского общества в двух взятых нами произведениях разных авторов как представителей восточной и западной культуры разных времен – «Записки у изголовья» Сэй-Сенагон и «Война и мир» Льва Толстого.
«Сэй Сенагон» — это не имя писательницы, а её дворцовое прозвище. Сэй Сенагон происходила из древнего, но захудалого рода Киёвара (Киёхара - англ.), их фамилия писалась двумя иероглифами, и «Сэй» — японизированное китайское чтение первого из них. Сама биография Сэй Сенагон доступна только в ее дневнике, «Записки у изголовья» и совсем немного в произведениях современников – Мурасаки Сикибу упоминала Сэй в «Дневнике Мурасаки Сикибу», критикуя её за фривольную привычку «записывать каждую интересную вещь, которая попадается на глаза» и слишком заметное самодовольство своим знанием китайского, которое «далеко от совершенства».
«Записки у изголовья» писались не для публикации – Сэй Сенагон просто записывала все, что хотела, потому что императрица, которой она служила, подарила ей много дорогой и качественной бумаги. Распространение этим запискам дал гость Сэй, который забрал ее рукописи. Название произведению было дано тоже не самой Сэй, а архитектоника оригинального текста была утеряна, потому что Сэй Сенагон писала на разных страницах. Тем не менее, некоторые заметки было можно классифицировать.
«Записки» состоят из дан, что буквально переводится как «ступень». Непосредственный оригинал, к сожалению, до наших дней не дошёл, в сохранившихся же текстах число данов неодинаково и в среднем составляет около трехсот, разнится и порядок их расположения. О точном времени написания каждого говорить не приходится, ясно лишь то, что в книге они представлены не хронологически. Неизвестно и то, как «Макура-но со:си» были структурированы, имелись ли там разделы, либо же заметки разного рода шли одной чередой. Из однозначного имеется лишь начало, то есть, знаменитый дан «Весною — рассвет», и замыкающее книгу послесловие, из которого и можно узнать историю создания «Записок». Тем не менее, некоторые «ступени» возможно сгруппировать по теме, ассоциации, или поделить на три крупных блока. Это «рассказы о пережитом», то есть, истории из жизни двора, собственно поток мысли дзуйхицу, или «вслед за кистью» и «перечисления», название коих говорит само за себя.
Записи в произведении по риторике включают советы и мнения о беседах, проповедях и написании писем. Сенагон выступает за чистый язык и строгое использование формальностей в разделах "Советы по ведению беседы", но также предлагает виньетки, показывающие остроумные реплики и общительные взаимные уступки среди фрейлин императрицы и между леди и джентльменами. Часть данов была посвящена природе, лунному циклу или красоте пейзажей. Природа в «Записках» существует не сама по себе, а в эстетическом восприятии героев. Поведение человека, его эмоциональное переживание находится в тесной связи с природой в «Записках у изголовья».
Заложенный в «Записки» смысл гораздо важнее их логического членения. Это произведение, вопреки своей, на первый взгляд, бессвязности, даёт читателю возможность не просто прикоснуться к жизни императорского дворца тех лет, а погрузиться в неё, прочувствовав присущую ему эмоциональную атмосферу. Дневник Сэй Сенагон изобилует мелкими и точными штрихами. Часть из них представляют ценность не только эстетическую, но историческую, например, описания придворных торжеств и одеяний, в которые облачались аристократы, а также зарисовки их обычаев и нравов.
У Льва Толстого, напротив, наблюдается острое обличение всех возможных пороков светского общества Петербурга и Москвы, которые он наблюдал. Санкт-Петербург, являвшийся в то время столичным городом, и по сей день отличается своей строгой и холодной красотой. Он неприветлив, неприступен и прекрасен. Он находится в одном ряду с европейскими городами, так как сам по себе является «окном в Европу». Высшее общество Петербурга представляет собой особый, замкнутый и обособленный ото всех мир со своими законами и порядками. Нравы и обычаи членов этого общества ориентированы на европейские традиции.
Но первое бросающееся в глаза отличие таких людей – крайняя неестественность мыслей, слов, жестов. Представители этого круга слишком сильно привыкли к тому, что выход в общество – это игра, где надо держать лицо и нельзя проявлять искренние эмоции и чувства. Неслучайно князь Василий, имеющий к этой категории людей прямое отношение, неоднократно сравнивается с актером.
Основной и излюбленный вид интеллектуального времяпрепровождения петербургского общества – так называемые салоны. В них велись беседы обо всем и ни о чем одновременно: обсуждались знакомые, политики и императоры, новости войны и культуры. Естественно, что общение велось «на высшем уровне» и малознакомому человеку могло показаться, что вещи, обсуждаемые этими людьми, очень важны и серьезны, а сами беседующие – начитанны и умны. Однако это не так, ведь не случайно сам автор сравнивает один из таких салонов мадам Шерер с «говорильной машинкой». Есть в этих приемах нечто равнодушное, механическое, действующее без эмоций по заданной оператором программе.
Совсем иначе представлено общество московское. Несмотря на некоторую схожесть его с петербургским, московские дворяне вызывают большую читательскую симпатию. Первое упоминание московского высшего света – описание дома Ростовых. Утренний прием гостей, приуроченный к именинам, с одной стороны, напоминает посиделки у Шерер – те же сплетни, а также пустые разговоры и обсуждение важных дел. Масштабы разговоров меньшие, как и меньше количество притворного удивления и коварства, которые полностью уходят из помещения с приходом детей. Дети приносят с собой счастье, непосредственность, свет и чистоту, и вместе с ними начинают радоваться жизни и взрослые.
На приеме полностью проявляются основные качества московского высшего общества – радушие, семейность, хлебосольство. Общество Москвы напоминает одну большую семью с общими бедами и радостями. Здесь все обо всех знают и прощают друг другу мелкие прегрешения, хотя могут и прилюдно отругать. Так, естественная для Москвы выходка Наташи Ростовой в петербургском обществе будет абсолютно неприемлема. Московский свет ближе народу, помнит и чтит его традиции. Симпатии автора – на стороне москвичей, недаром ведь Ростовы живут именно в Москве. И хотя москвичам тоже свойственны недостатки (то же сплетничество), Толстой не заостряет на них внимание.
При изображении светского общества автор постоянно прибегает к приему «отстранения», позволяющему взглянуть на героев с новой, не рассмотренной ранее стороны. Так и французский язык в речи героев является таким же приемом «отстранения», позволяющим точнее передать мысли и эмоции общества, говорившего в основном на французском и немецком.
Таким образом, мы видим, что, несмотря на то что авторы описывают в своих произведениях разные светские общества (одна императорский двор, являясь частью этого двора, другой – дворянство XIX в., разделенного на два абсолютно противоположных лагеря) и используют при этом совершенно различные приемы и методы (ирония и противопоставление, срывание масок, показ как нечистоплотных членов общества, так и достойных, порядочных представителей своего круга), у них есть общее в отношении к светскому обществу и отчасти в принципах его изображения.
Они оба описывают реальное общество и реальные обычаи, порядки и некоторые традиции, заведенные в этом обществе. А различаются они тем, что по-разному относятся к данному обществу.
Поделиться в: