Нашла тут у себя старый рассказ. Собственно, сейчас мы так не пишем. СЛ отошел от писательства (или свернул куда-то в сторону и пошел своей дорогой), и я большей частью пишу одна, потому что писание вдвоем - это тоже большие нервы и проще писать одной. Ну и вдобавок, я уже заранее прикидываю, что может сказать и сотворить соавтор (за годы совместной жизни я освоила телепатию), так что ему вроде как и дела не остается. Разве что пообсуждать. Но были ж времена... Вот в те времена и был написан этот рассказ
Как мы пишем вдвоем
Существует легенда, что братья Стругацкие писали так: примерно раз в год приезжали в Бологое, равноудаленное от Питера и от Москвы, ставили на стол портативную машинку, один из них садился и писал, пока не уставал, потом садился другой, перечитывал, что написал первый, и продолжал текст с того же места. И так до конца книги.
Не так все это было, совсем не так… Впрочем, сейчас речь не о Стругацких. А о себе, любимой. Вернее, о нас, любимых. О И. Кублицкой и С. Лифанове.
Не знаю, как устраиваются с этим процессом все, кто пишет в соавторстве. Каждый, я думаю, выбирает свой путь. Сомневаюсь, что метод буриме такой уж распространенный, сомневаюсь также, что он такой уж эффективный. Возможен вариант, когда одного главного героя «ведет» один соавтор, второго – другой, они координируют друг с другом свои действия и ведут сюжет к развязке. Нам, впрочем, это не подходит. Во-первых, слишком много героев – главных и лезущих в главные. Во-вторых, координировать действия мы так и не научились.
Мы в нашей работе скорее руководствуемся формулой, подслушанной в одном из КВН: «Авторство отличается от соавторства, как пение от сопения».
Автор – это И.К. (поет самозабвенно, иногда заходится). Соавтор – это, сами понимаете, С.Л. (сопит потихоньку рядом, стараясь попасть в такт). Если же без шуток, то С.Л. скорее исполняет роль внутреннего редактора.
Процесс работы над книгой начинается с того, что один из нас говорит другому:
– Слушай, мне пришла в голову идиотская мысль!
(«Мысль» косноязычно излагается и принимается вторым собеседником без особого восторга. «Мысли» И.К. обычно неоригинальны до пошлости, хоть сейчас засовывай с книжку серии «шарм», если, конечно, избавить их от легкого фантастического налета; сплошная психология и сопли в сиропе. «Мысли» С. Л. обычно глобальны: мир такой, мир этакий, голый антураж, если короче, – и совершенно нет никакого героя. Уже в процессе изложения тот, кто придумал «мысль», сам понимает, что придумал ерунду на постном масле и смущенно умолкает. «Мысль» с соответствующими почестями (пинками, если уточнить) отправляется на Кладбище Идей).
Проходит время.
Однажды один из соавторов говорит другому:
– Слушай, мне пришла в голову гениальная мысль!
«Мысль» излагается.
Второй соавтор возмущенно кричит:
– Это моя мысль! Я ее тебе рассказывал месяц (год) тому назад.
– Не помню!
Начинается оживленный разговор, иногда переходящий на личности. Помимо выяснения вопросов «А ты кто такой?», «Вас здесь не стояло!», «А еще шляпу надел!», происходит незаметная работа над «мыслью», с нее обдувают пылинки, ее мнут, выворачивают наизнанку, придают другую форму и содержание, добавляют в нее других «мыслей». Наконец соавторы берут «мысль» за хвост, внимательно осматривают ее, обнюхивают, морщатся, кисло говорят: «Но об этом уже писали (длинное перечисление классиков и коллег по цеху)…».
– Подумаешь! А мы напишем совсем по-другому!
После чего СЛ дает команду:
– Инка, начинай!
ИК с ненавистью смотрит на клавиатуру:
– А я не знаю, с чего начинать!
– С чего хочешь, с того и начинай!
Для того, чтобы начать писать, ИК обязательно нужна первая фраза. Ей-богу, проще написать сам роман, чем придумать первую фразу. ИК слоняется как потерянная, СЛ ругает ее за лень, но процесс уже запущен, «мысль» угнездилась в голове и потихоньку там переваривается.
Мучения на тему первой фразы – это отдельная тема, но вот она таки написана, написан первый абзац, первая глава. ИК пишет и каждый час оглядывается на СЛ: так? Так? ВОТ ТАК?
СЛ раздражается и орет, что нечего к нему с пустяками привязываться. Текста пока нету, а отрывочки он читать не будет, все равно там всякая фигня написана. Наконец он таки решает, что ему есть уже над чем работать, и садится читать. Разумеется, ему не нравится.
– Кто будет такую муру читать? Опять у тебя одни бабы!
ИК робко соглашается, да, главный герой, увы, – женщина. И ее лучшая подруга – тоже существо женского пола.
– Садись и пиши нормальный текст. Мужиков надо побольше!
ИК полностью согласна: мужиков надо больше. Но если вы думаете, что мужских персонажей вводит СЛ, вы ошибаетесь. Их придумывает ИК, чем вызывает новый приступ раздражения СЛ:
– Ну что это за мужик! Мужики разве так поступают! Чего это он у тебя ведет себя по-бабски?
На этот раз есть резонный ответ:
– Вот садись и сам пиши.
СЛ чешет репу и садится править текст. Начинаются суровые рабочие будни. Поскольку темперамент у СЛ буйный, соавтор старается держаться от него подальше. Ночами (СЛ – ночное животное) слышится зубовный скрежет, клацанье по клавиатуре и львиный рык. Так послушав, можно решить, что СЛ написал уже весь роман. Ха-ха. Когда утром ИК смотрит текст, она обнаруживает, что там ничего не изменилось. Где зубовный скрежет и львиный рык? Ни-че-го не изменилось. Но герой перестал вести себя по-бабски. Там добавилось подробностей. Здесь вставлена цитата из Стругацких (ничего, это мы сейчас уберем). Здесь появилось что-то новенькое. Ага. Вот теперь я знаю, почему он это сделал. ИК сидит и вяло, без эксцессов, плетет канву повествования. Тихо, никто не отвлекает. СЛ проснется еще не скоро.
Потом начинает нагнетаться усталость и тупость
Просыпается СЛ, выгоняет ИК и начинается бурная критика. Написано мало, написано плохо, и кто это тут вычеркнул мою любимую цитату?
Возникает небольшой скандал, грозящий перейти в убийство на бытовой почве. Останавливает только мысль, что без соавтора писать ИК уже отвыкла, СЛ еще не научился. Соседи по коммунальной квартире с трепетом и интересом вникают в подробности творческого процесса:
– Какой идиот поставил здесь запятую?
– Здесь всегда была запятая!
– Только полный дурак может влепить запятую между подлежащим и сказуемым!
– От дуры слышу! У кого было написано: «Он пошел к двери, засовывая ее в карман»?
– А кто на гербе изобразил головы, «гадящие в разные стороны»?
Вам смешно… А Сергея сосед в свое время спрашивал с неподдельным интересом: «Вы что, ругаетесь с женой только из-за романов?»
Иногда случается так, что кто-то из нас просыпается, а другой поворачивается к нему от компьютера и печально сообщает:
– Прокол!
Нарушается логика повествования, или обнаружился грандиозный ляп, или ну никак не может получиться то, что мы запланировали, на основании того, что уже написали. Тогда срочно устраивается что-то вроде мозгового штурма: срочно увязываются концы, вводятся новые эпизоды, иногда ставится с ног на голову вся концепция.
На каком-то этапе выясняется, что кого-то из героев мы видим по-разному. Проще говоря, если ИК герой кажется мягким и пушистым, то СЛ понимает его мягким и скользким – где-то так. Поэтому у нас возникла привычка приглашать на роли героев актеров из любимых фильмов – так проще всего объяснить, какой типаж ты имеешь в виду. В полной мере мы воспользовались этим в «Там, где Королевская Охота». У меня еще и понятия не было, с какого слова начать первую фразу, а образ Рет-Ратуса в исполнении Игоря Ясуловича уже стоял перед глазами. Наора в образе Прекрасной герцогини была «Беатриче из «Много шума…», где принца играет негр», а уж когда нам потребовался монарх, инкогнито гуляющий по городу, сами понимаете, ничего удивительного, что этот персонаж получил имя «господин Годол».
Но… все когда-то заканчивается.
Однажды ИК растерянно говорит СЛ:
– Ты знаешь, я написала…
– Что ты там могла написать! – пренебрежительно по привычке бросает СЛ. Тем не менее он плотоядно потирает руки и садится к компьютеру. Вид его ужасен. «Вот идет Голый Дьявол, знаменитый эсторский палач-расчленитель…» Палач-расчленитель – это самое то. Незатейливое повествование, написанное ИК, подвергается страшным изменениям. В общем, «Правый фланг будет у нас – где? – слева… Гениально!..»
Куски текста расчленяются, переставляются, меняются местами…
ИК, как автор, который создал целый роман, видит, что роман разваливается на глазах. Возражать бессмысленно. Поэтому ИК, как глупый пингвин, робко прячет… в общем, прячет голову под одеяло, если дело происходит ночью, или в страхе убегает на кухню жарить оладьи.
В текст сейчас лучше не смотреть. Он валяется отдельными истекающими кровью кусками по нескольким папкам и ждать, что он способен воскреснуть, способен только полный оптимист.
Но… текст живет. И спустя некоторое время ИК может садиться за компьютер, читать, что там натворил СЛ, и потихоньку править орфографию: понятия СЛ о правилах русского языка настолько чудовищны, что профессиональный филолог попросту бы поседел. У СЛ есть книжка, которую написал некто Розенталь, а в этой книжке есть глава, написанная мелким шрифтом, а в этой главе есть абзац, написанный еще более мелким шрифтом – и на этот абзац СЛ постоянно ссылается, когда ему пытаются доказать, что так нельзя. В абзаце говорится (если пересказывать своими словами), что если нельзя, но очень хочется, то можно. ИК со своим техническим образованием – даже не возмущается. Она попросту переставляет запятые в тех местах, которые СЛ уже отработал, исправляет опечатки и по просьбе СЛ дописывает несколько эпизодов.
Когда текст готов – в смысле СЛ расчленил и переставил все, что только нужно было, а ИК расставила все запятые, – его, текст, оставляют на некоторое время в покое: пусть полежит пару недель без движения. Потом СЛ читает текст и делает небольшие поправки. Потом ИК тупо вычитывает текст на предмет ошибок и опечаток. Все.
И что дальше с этим романом делать?
